Мы — другие: История о побеге из общины

Герою этого материала 22 года. Он родился и вырос в общине, созданной его отцом. Помимо него в их семье 13 человек — четверо жен и восемь детей. В 2014 году вся община переехала в деревню у подножия алматинских гор: они хотели быть как можно дальше от мира и людей. Хоть дети и ходили в деревенскую школу, а жены работали, строить дружеские отношения им разрешалось только внутри семьи.

Мы узнали, как строится жизнь в закрытой общине, и о том, почему герой решился на побег.

Автор Мари Романова

Иллюстрации Айдана Самай

О внутреннем устройстве семьи

Я нахожу довольно много сходств в модели нашей семьи с сектой Виссариона (нетрадиционное религиозное движение, основанное Сергеем Торопом. Последователи верят в скорый конец света — прим.ред). Нас нельзя назвать сектой в прямом смысле этого слова, и мы не готовимся к скорому апокалипсису. Но многие друзья, когда узнавали о модели моей семьи, говорили, что это ненормально.

То, что моя семья отличается от других, я понял довольно рано. Это различие подчеркивалось внутри нашего сообщества. С самого раннего детства мне, моим братьям и сестрам твердили, что мы лучше других. Однако говорить об устройстве семьи во внешнем мире строго запрещалось. Взрослые члены общины прекрасно понимали, что наш уклад жизни может привлечь нежелательное внимание. О том, как мы живем, знали только близкие друзья моего отца — в детстве они часто приезжали к нам в гости.

Первые женщины отца появились около 20 лет назад. При этом брак он ни с кем не заключал. Во многом, потому что главным лейтмотивом было противопоставление системе. Когда я только родился, у отца было две жены — моя мама и другая женщина.

Очень смутно помню момент, когда появилась третья жена. Мне тогда было около семи. Спустя несколько лет отец нашел ещё одну женщину, и жен стало четверо. Своё стремление к тому, чтобы окружить себя большим количеством женщин, отец описывал так: «Каждая дама — это отдельная вселенная, и мне недостаточно одной. Мужчине бывает недостаточно иметь одну женщину».

Дела семьи, конечно же, всегда на первом месте — бежать нужно по первому зову, бросая все свои дела

Отец гордится тем обществом, которое ему удалось построить: дети занимаются обслуживанием домов и следят за порядком, а жены приносят деньги в семью. Моя мама, к примеру, преподает вокал, а другая жена работает учительницей танцев в школе. Отец никогда не работал официально, но иногда записывал и продавал собственные треки. Денег в семье было очень мало, хватало только на самые необходимые продукты. Одежду отдавали знакомые, а когда нужно было что-то купить, отец взвешивал все за и против.

О верованиях

В семье не верят во что-то конкретное. Бывало так, что сегодня мы верим во что-то одно, а завтра, под влиянием отца, должны поверить во что-то другое. Преобладали христианские течения, также некоторые элементы буддизма, кришнаитства, каббалы и язычества. Довольно часто проводились ритуалы, где мы молились богам перед едой и пели какие-то индуистские мантры.

Мне всегда было страшно от мысли, что если кто-то в семье заболеет, то его будут отпаивать травами и читать мантры, но ни в коем случае не пойдут к врачам

Даже несмотря на то, что религиозные и эзотерические течения не были центральной частью нашей общины, их влияние распространялось на многие сферы нашей жизни. Отец сверялся с календарями или религиозными трактами даже при выборе продуктов.

О переезде в горы

Решение перевезти всю общину принял отец. Его очень вдохновило то, что самая последняя из его жен жила в горах. После того как он недолго пожил у неё, понял, что нашел «свой рай». Жизнь в городе страшила отца: ему казалось, что подальше от людей будет безопаснее. Все потому что, по мнению отца, у каждого человека есть аура, которая меняется в зависимости от его мыслей и влияет на всех окружающих. Чем больше негатива, тем страшнее аура.

До переезда в деревню у гор каждая жена жила отдельно. Они продали свои квартиры и купили дома в том посёлке. Моя мама не смогла переехать. Отец долго давил на неё и пытался уговорить уехать с ними, но у мамы не было возможности это сделать. В конце концов, все сошлись на том, что моя мама останется в Алматы.

Когда жены отца окончательно обосновались в деревне, мы с мамой стали ездить к ним в гости на выходные. Мне это очень нравилось, а вот отцу — нет. Он считал, что мамино воспитание не сделает из меня настоящего мужчину, и решил забрать меня к себе. В один из дней он приехал в мамину квартиру. Я был в шоке — ничего хорошего его появление точно не предвещало. Как оказалось, он приехал забрать меня в горы. Это было тяжело для меня, ведь жестокая фигура отца заменила добрую и нежную маму.

Отец говорил, что если мне что-то не нравится сейчас, то в будущем я пойму его замысел и буду благодарен. Я верил в это, и лишь со временем стал осознавать, что лучше бы этого не происходило со мной вообще.

Меня заселили в дом первой жены отца, где я провел следующие три года. Моим братьям и сестрам было нелегко находиться в горах, однако они восприняли все произошедшее позитивнее, чем я. Они переехали туда со своими мамами и, возможно, поэтому не горели желанием сбежать.

О том, как проходили дни в горах

Вместе со старшими детьми я ходил в деревенскую школу. В моем классе было всего шесть человек, но я не смог с ними подружиться. Если не был на уроках, то проводил время дома, помогая общине. Мы с братом занимались техническим обслуживанием домов: ходили по магазинам, кололи дрова для костра или печки, убирали двор и так далее. Старшие девочки помогали с готовкой, уборкой, а также занимались воспитанием детей. Многие малыши родились уже после переезда в горы.

Негативные эмоции разрешалось проявлять только отцу. У него было сильное стремление все контролировать, поэтому он всегда ходил и отчитывал других членов семьи. Как он любил повторять: «Я — это огромный корабль и несу всех вас на себе».

К примеру, жена могла плохо приготовить еду, и отец спрашивал, почему у неё плохая энергетика, почему она не уважает детей, и прочее. Такие разговоры могли случаться каждый день с разными членами общины. Чаще всего доставалось женам. Когда я только переехал в горы, часто становился свидетелем физического насилия над ними. Со временем этого стало меньше.

Отец мог жить то в одном доме, то в другом. При этом, у него не было какой-то системы. Обычно он переезжал, если какая-то жена вдруг «отбивалась от рук» и ему нужно было снова наставить её на путь истинный. Тогда он ехал к ней.

Мы всегда жили в напряжении, ведь было непонятно — приедет он сегодня или только через несколько недель. Когда мы с братом оставались дома, то прислушивались к каждому звуку, потому что каждую секунду мог приехать отец.

Дни, когда он оставался в нашем доме, были морально тяжелыми. Все подсознательно готовились к тому, что он может в любой момент рассердиться. Мы не могли оставаться совсем наедине. Дверь в комнату всегда должна была быть открыта. Спали тоже чутко, ведь отец мог зайти в любой момент. В какой-то момент я стал наслаждаться походами по магазинам, ведь это означало, что около двух часов никто не будет меня трогать.

Из моего пространства во всем доме был стул со спинкой, но без ножек, который прислонялся к батарее. За этим импровизированным столиком я читал.

О насилии

Когда я был маленьким, отец часто применял как физическое, так и психологическое насилие по отношению ко мне. Он думал, что таким образом воспитывает во мне мужчину.

После переезда в горы насилия стало в разы больше: я часто сталкивался с отцом, при этом меня некому было защитить. Эпизоды насилия были небольшими и чаще всего случались из-за какой-то мелочи. Например, однажды меня резко толкнули в грудь, и я телом разбил сушилку для белья. Я уже не помню, почему это произошло, но сам акт насилия надолго остался в памяти.

Самый яркий эпизод психологического насилия произошел за несколько лет до моего побега. У моей матери есть дочь от первого брака. Она не жила с нами и всегда критиковала моего отца. Именно поэтому её образ демонизировали в нашей семье. Однако я старался с ней общаться, мне хотелось поддерживать коммуникацию с кем-то вне общины. Я делал это незаметно от отца, и в какой-то момент он узнал об этом. То, как он повел себя после, оставило отпечаток в моей психике — это было страшно. В течение нескольких часов он кричал на меня и угрозами заставлял показать ему всю нашу переписку. Я это сделал, ведь не хотел узнать о том, что будет, если я откажусь.

Под влиянием отца мне пришлось довольно быстро повзрослеть — жизнь в горах сильно изменила меня. Тогда я столкнулся с таким стрессом, который заставил меня больше думать о своей жизни и о том, что я могу в ней изменить. В основном общался только с братом и сестрой, в доме которых жил. Нас сплотило то, что мы жили вместе, к тому же, мы были самыми старшими в семье. Вместе с братом и сестрой мы стали часто негативно высказываться о действиях отца. Мы находили в этом некое утешение. В то время именно брат начал высказывать мысли о побеге. Меня страшила эта мысль, ведь я не представлял, каково это — жить без общины и отцовского контроля.

О побеге

Когда мы втроем пошли в колледж, отец установил много новых правил лично для нас. Например, нам нельзя было ходить в гости к другим людям и заводить друзей. Я все равно это делал в тайне от отца. Кажется, я захотел сбежать просто потому, что очень ценил свою свободу и личное пространство. Когда ходил в колледж, с этим не было проблем. Однако после начала пандемии стало невыносимо находиться дома, рядом с отцом. Это и стало спусковым крючком к тому, чтобы начать планировать побег.

Первое, с чем я столкнулся — полное незнание того, как живут обычные люди за пределами нашего сообщества

У меня были отложенные со стипендии деньги, и когда стало ясно, что локдаун продлится дольше, я решил, что пора бежать. Мой брат расстроился, узнав об этом. Конечно же, я начал испытывать чувство вины. Справиться с этим мне помог друг из колледжа. Он сказал, что не стоит переживать о помощи другим, пока я не помог себе. Эта фраза сильно повлияла на меня тогда.

Первое, с чем я столкнулся — полное незнание того, как живут обычные люди за пределами нашего сообщества. К примеру, я не знал, где жить после побега. Тогда думал, что мне нужно будет снять номер в отеле — в фильмах я часто видел, что люди, когда переезжают куда-то, живут в отелях. Друг подсказал, что можно снять либо квартиру, либо комнату — смотря на что хватит отложенных денег. Мне ужасно повезло, ведь в самом первом объявлении в тематической группе мне попалась хорошая и недорогая комната. Я внес залог, и это отрезало мой путь назад.

Перед Днём Х очень переживал и не мог уснуть. В тот день вся семья, кроме отца, собиралась пойти в горы. Когда увидел, что они все ушли, то стал судорожно собирать вещи. Благо, их накопилось не так много — всего два пакета, рюкзак и гитара. Выкинув вещи в окно, я вышел из комнаты и спустился вниз. Мне повезло, и отца я не встретил. Тогда, забрав сумки, я бросился бежать до остановки. Было страшно — вдруг меня кто-то увидит, но все обошлось.

Вечером того же дня позвонил отец. Он думал, что я просто пошутил над ним, и сказал быстро возвращаться домой. Когда я отказался, он бросил трубку, но через несколько часов перезвонил снова. Назвав меня маменькиным сынком, он завершил разговор. Отец сильно обиделся на меня и запретил маме общаться со мной. Меня поддерживал дедушка и мамина первая дочь. Они оба не любили отца и радовались, что мне удалось вырваться.

О жизни сегодня

После побега прошло два года. С отцом у нас натянутые отношения, но я иногда помогаю ему с работой. Общаюсь с братом и сестрой. Мы с ними довольно сильно отдалились после произошедшего, но, в целом, они — приятная компания. Когда гнев и обида отца подостыли, со мной стала общаться мама. За эти годы в горах я был лишь раз. Это был довольно странный опыт, потому что приехав туда, осознал, что у них ничего не изменилось.

Сейчас думаю, что все то, что делал отец — это особенный способ выражения любви к нам. Стараюсь его принять и иногда задумываюсь о том, чтобы восстановить постоянное общение. Пока это сложно даётся, ведь с ним тяжело разговаривать, не скатываясь в рассуждения о религии и правильности модели его семьи.