Личный опытСмерть, гордость и благородство: Монологи из эпицентра январских событий

Январские события так или иначе затронули каждого алматинца. Мы поговорили с работником ломбарда, чудом избежавшим смерти, девушкой, чья гордость переросла в страх, и спортсменом, которому удалось помочь военному и полицейскому.

Имена героев изменены в целях анонимности.

Текст МАЛИКА МУХАНОВА

Иллюстрации АЙГЕРИМ ЖУМАБАЕВА

Мурат

Я работал в ломбарде, на который напали. 5 января, ближе к обеду, я заметил на улицах молодых людей, которые ломали дубинками стекла машин. Я пока был не в курсе ситуации в остальных частях города, но предупредил директоров, что происходит в нашем районе. Они сказали закрыть ломбард и остаться внутри, иначе не получится открыть двери снаружи. У нас в ломбарде стоят американские двери, которые можно открыть только изнутри. Если закрыть их, но внутри никого не останется, то снова открыть их мы уже не сможем. Я не побоялся остаться, ведь, когда я устраивался на работу, мне объясняли, что внутри стоят бронированные пуленепробиваемые стекла. Вечером на ломбард, где я работаю, напали.

В 19:28 мне позвонили из нашего головного офиса. Нужно было встретиться с коллегами и получить ключ. Я вышел, забрал ключ, вернулся. Закрыл на замок первую и вторую пластиковую дверь, затем железную дверь в клиентской зоне ломбарда и выключил свет. За тем, что происходило на улице, я наблюдал через камеру. Через пару минут после закрытия нас начали атаковать, точнее, ломать дверь.

Тогда я ещё надеялся, что они не смогут сломать пуленепробиваемое стекло. Они начали его ломать и угрожать мне: «Открой дверь или мы сейчас тебя убьем»

Я успел позвонить директорам и управляющим, сказать, что у нас уже ломают дверь. Они выломали пластиковые двери и прошли внутрь, в клиентскую зону. Меня от мародеров отделяло бронированное стекло и железная дверь, которую мог открыть только я. Они потребовали, чтобы я открыл её, но мне запретили это делать. Тогда я ещё надеялся, что они не смогут сломать пуленепробиваемое стекло. Они начали его ломать и угрожать мне: «Открой дверь или мы сейчас тебя убьем». Я вновь отказал, и тогда они начали ломать камеры и другие двери. После третьего предупреждения и очередного отказа открыть железную дверь, им удалось разбить стекла. Не знаю, что у них было, молоток или что-то железное, но это заняло минуты три. В помещении не было света, но они хорошо меня видели из-за включенного компьютера.

После этого один из них сказал другому стрелять. Я несколько минут умолял, чтобы меня не убивали

Их было десять человек, 30-40 лет, все мужчины, в основном казахи, один из них был турком или азербайджанцем. Двое из них избили меня. Я потерял много крови, губы у меня порваны в трёх местах. Потом они спросили, где касса. В это время я раз 20 нажал тревожную кнопку, чтобы вызвать охранную службу, но ничего не произошло. Из кассы они забрали около полумиллиона тенге наличными и поинтересовались, где находится золото, а затем попросили ключи от сейфов. Там у нас хранились только документы, но я им честно сказал, что ключи есть у другого человека и я не могу им помочь. После этого один из них сказал другому стрелять. Я несколько минут умолял, чтобы меня не убивали. Потом один из них отвлекся от золота, часть которого они уже собрали, и сказал, что нельзя стрелять в человека внутри помещения и попросил оставить меня в покое. Они общались между собой на казахском, единственный турок или азербайджанец все это время молчал. Только стоял и следил за мной, чтобы я не двигался с места. Через десять минут они забрали большую часть золота, бриллиантов, залогов и техники, и ушли. 102 и 103 были недоступны.

Через 15 минут приехали наши учредители и директора. Ущерб составил примерно 35 миллионов тенге. Когда бандиты ушли, я еле как дозвонился в «скорую». Мои руководители забрали остатки залогов и попросили меня подождать, так как хотели отвезти меня в больницу. «Скорая» так и не появилась. Мы поехали в 12 поликлинику, где мне сказали, что у меня открытые раны и порваны губы, после чего направили в пятую больницу.

В 12 больнице было много раненых, люди умирали прямо на моих глазах. Я видел два или три трупа

Медики в ту ночь работали оперативно. В 12 больнице было много раненых, люди умирали прямо на моих глазах. Я видел два или три трупа. Многие плакали. В пятой была та же ситуация, но чуть потише. Мне наложили швы, которые убрали только 17 числа. Несколько дней я мог есть и пить только через трубочку.

Работодатели покрыли мне расходы за лечение, посещение больницы, перевязки и восстановительный период. Но сейчас я не могу работать и не знаю, куда обращаться. Я звонил в полицию, они направили в Алмалинский РОВД, а те в опорные пункты. Не знаю, найдут ли тех мародеров, ведь они были в масках, через которые видно только глаза и нос.

Не думаю то, что это были те люди, которые вышли на мирный митинг, потому что у мародеров изначально была цель ограбить ломбард. Они целенаправленно использовали этот мирный митинг и знали, что полиция не отзовется, делали все это осознанно и спланировано. Очень надеюсь, что в системе правопорядка что-то изменится. В ту ночь я не видел ни одного человека в форме, который мог бы мне помочь.

Алия

Мы с парнем уже полгода живем на пересечении Абая и Абылай хана. В полночь с 4 на 5 января услышали шум и гул. Ранее из новостей в соцсетях я узнала про шествие, что люди уже идут по Абая и приближаются к акимату. Как человеку, который активно следит за политической ситуацией, и выходил на митинги и марши на 8 марта, мне было не по себе сидеть дома. Мы с молодым человеком оделись потеплее, взяли с собой документы и вышли на Абая-Желтоксана.

По Абая двигалось много людей, а также машин без номеров, причём ехали они по встречке. Там же стояло несколько полицейских автомобилей и самих сотрудников. Толпа становилась все плотнее, между нами иногда проезжали мотоциклы и скутеры, люди пели гимн, местами слышались лозунги.

Митингующие орали «Шал кет, алға Қазақстан», кто-то рассказывал про Маңғыстау

Где-то в 00:15 кто-то громко сказал: «Пойдемте к акимату!» Люди начали свистеть, передавать это тем, кто только подходил. Мы поднимались вверх по Желтоксана, но на дороге было опасно — проезжали машины с флагами. Митингующие орали «Шал кет, алға Қазақстан», кто-то рассказывал про Маңғыстау. На перекрестке были люди в масках, которые снимали митингующих.

Через пять минут мы пришли на площадь, решили постоять и поснимать сбоку. Тогда я заметила, что возле «Алмалы» собираются люди. Перед ними выстроилась «живая блокада» скорее всего это были полицейские, а может и улановцы. Сзади них, перед дверьми акимата, стояла ещё одна группа полицейских. В половину первого ночи группа «митингующих» начала прорываться к акимату. Они легко прошли через толпу полицейских. После штурма я услышала взрывы. Думала, это салюты, но потом до меня дошло, что это были светошумовые гранаты. Поднялся дым, в горле начало першить, люди закашляли и стали отходить.

В толпе были люди, которые звали всех обратно на площадь. Говорили: «Мы что, просто так пешком шли с Алматы арены? Не расходимся! Сегодня мы пишем историю!» на казахском языке

Мы отошли к памятнику декабрьским событиям. В толпе были люди, которые звали всех обратно на площадь. Говорили: «Мы что, просто так пешком шли с Алматы арены? Не расходимся! Сегодня мы пишем историю!» на казахском языке. У меня началась паника, но я не могла просто так уйти. Отчетливо помню лежащие на земле шлем и дубинку полицейского. Через несколько секунд кто-то подобрал её.

Толпа, находящаяся ближе к монументу Независимости, начала бежать. Люди кашляли, задыхались, искали снег, чтобы положить в рот и все выплюнуть. Тогда мы с парнем решили вернуться домой. Пришлось закрыть все окна в квартире, так как на нашей улице стояло облако газа.

Было относительно тихо, но в 02:40 мы услышали шум с нашей улицы. Шла толпа в сторону Абая, в руках у некоторых были палки, металл. Они стучали по асфальту и направлялись к акимату, но далеко не прошли. Через 15 минут послышались взрывы, прямо перед театром имени Лермонтова. В три часа ночи я снова увидела туман и почувствовала едкий запах.

5 января мы проснулись рано, готовились к удалённой работе, на которую нас перевели в рамках режима ЧП. В обед я из окна увидела колонны полицейских и нацгвардии. Через несколько минут они остановились, а сзади к ним подбежали люди с лопатами и металлом. Военные и полиция не были настроены враждебно, в руках у них не было оружия, только щиты и дубинки. Когда разъяренная толпа напала на полицейских, мой парень выбежал и помог одному скрыться в подъезде. У него весь затылок был в синяках и шишках.

Когда разъяренная толпа напала на полицейских, мой парень выбежал и помог одному скрыться в подъезде. У него весь затылок был в синяках и шишках.

Вечером к нам постучалась соседка. Она громко сообщила, что подожгли «Халык банк» на первом этаже нашего дома. Мы собрали важные вещи и документы. Искали ведро, мой парень открыл дверь туалета и оттуда повалил чёрный дым. Я автоматически схватила два шарфа, намочила их и мы покинули нашу съемную квартиру. На улице я позвонила в 101, в стрессе не могла вспомнить номера спецслужб. Подняла девушка, послушала меня, резко сказала, что «об инциденте по этому адресу уже поступила информация» и бросила трубку.

На площади я чувствовали гордость, но она быстро перешла в тревожность и обиду. Было страшно за город и народ. Была злость на правительство и людей постарше, ведь наша страна медленно шла к этому хаосу.

Акназар

5 января я проходил мимо «Нурлы-Тау», возвращаясь домой из магазина, когда увидел блокпост из подготовленных пожарных машин, автомобилей полиции, армейских броневиков и карет «Скорой помощи». Спускаясь по Западному Желтоксану, мне на встречу шел поток из зевак, перепуганных матерей и раненых военных. У кого-то лицо было в крови, кому-то явно сломали руку, кто-то нес своего товарища. Так продолжалось до здания Фонда Первого президента. Со стороны акимата виднелись столбы дыма, слышались выстрелы разной периодичности. Я понимал, что там уже довольно жарко, но все равно направился в ту сторону. Мне эта идея не показалась опасной: некоторые люди в это время просто гуляли по парку Фонда Первого президента.

Когда я подошел к резиденции, то услышал хлопки пиропатронов, они мерцали. Военный помахал мне и стал кричать, что тут не стоит находиться. Я спустился к акимату, но все ещё находился в парке, когда раздались автоматные очереди со стороны резиденции. Среди толпы бегущих людей увидел военного, он прятался под елкой в рваной военной форме. Я подошел к нему и протянул бутылку чая, что купил домой. Пока пытался успокоить военного, по парку прошел парень лет 25 с дробовиком, в который он заряжал яркие алые патроны. Я поднял на себя военного и стал уводить его.

Пока мы шли, я завязал разговор с пострадавшим военным, чтобы отвлечь его от хаоса вокруг. Узнал, что у него жена, которая ждёт ребёнка, и сын. Уведя его на более-менее безопасное расстояние, предложил ему позвонить жене. Его телефон был разряжен, я дал ему свой, он поговорил с женой и немного воодушевился. Мы двинулись в сторону «Нурлы-Тау», встречая по дороге других неравнодушных, помогающих людям в военной форме. Недалеко от Аль-Фараби он заметил броневик и сказал: «О, это мои, нам надо к ним». Благо, идти до него не пришлось. На дороге остановилась чёрная «Шевроле Каптива» и водитель спросил:

Я подвел его к машине, открыл дверь. На заднем сидении увидел другого напуганного военного и, успокоившись, что его забирают свои, закрыл дверь. Мурад и водитель меня поблагодарили, а я решил вернуться и помочь другим.

По улице были разбросаны бумаги, акты и заявления. Видимо, кому-то из вандалов очень надоела бюрократия

В парке уже было поспокойнее. За забором резиденции сквозь дым проглядывались силуэты экипированных солдат и бронетехники. По пути к акимату в глаза бросился «Мерседес» Е класса, разбитый в хлам, и куча бумаг из акимата, разбросанных по земле. На заднем дворе красовался «трофейный» для мародеров военный КамАЗ, обмундирование и армейские сухпайки с большими флягами с надписью «Шай».

Я ужаснулся, выйдя на площадку перед акиматом, — окна были разбиты, из некоторых валил дым, с первого этажа мародеры выносили электронику и прочие ценные вещи. По улице были разбросаны бумаги, акты и заявления. Видимо, кому-то из вандалов очень надоела бюрократия. Мимо меня прошел парнишка лет 18, и у нас завязался диалог:

Выйдя на ступеньки акимата, я удивился, какое количество людей сотворяло этот хаос. Всюду был мусор, разбитые «Алматы байки» и парковочные терминалы. Среди этого я разглядел группу людей, которые столпились вокруг какого-то бедолаги. Он оказался полицейским. Часть толпы пыталась ему помочь и переодеть в гражданское, другая хотела разорвать на части. Я подошел вплотную к нему, пока он снимал штаны. Расстегнув свою куртку, я закрыл его собой и попытался успокоить. Он был страшно напуган, по его вискам струился пот. Он мертвой хваткой держал свои документ и телефон в одной руке, а второй пытался натянуть джинсы.

После того, как он закончил, люди отвели его в сторону и привели в чувства. Это были крепкие 30-40-летние мужчины, и им мало что могли сказать. Я начал подниматься назад к акимату и увидел, как двое гражданских очень нагло себя вели по отношению к паре 18-летних курсантов. У них вымогали телефоны, а по ребятам было видно, что они пошли в армию не по собственной инициативе. В дело вмешался аксакал и, заметив, что парни ещё совсем зелёные, сказал: «Уходите, балалар, пока вас никто не избил, уходите!» Они побежали в западную сторону площади, и больше я их не видел.

Картина была не из приятных — запах гари и слезоточивого газа, сломанные двери, залитый пол, разбитые витрины и окна, куча бумаг повсюду

Из толпы раздались голоса: «В акимате ещё есть люди!», «Выходите, мы вас не тронем! Жизнь важнее!» Отряд добровольцев зашел в акимат и спустя пару минут я присоединился к ним. Смочив шарф водой, я зашел туда со своим фонариком. Картина была не из приятных — запах гари и слезоточивого газа, сломанные двери, залитый пол, разбитые витрины и окна, куча бумаг повсюду (видимо, ненавистник бюрократии и внутрь пробрался). Слышались крики мародеров: «Там есть че ценное?!»

Я прошел к западному входу в актовый зал. Там пылала дверь, которую пытались тушить молодые парни в гражданском. С ними была бабушка, которая, видимо, там работала. После того, как из актового зала вышли люди, я вошел внутрь, но пожалел об этом, потому что помещение было наполнено слезоточивым газом. Я выбрался из здания через восточный вход, чтобы подышать свежим воздухом. Справа заметил небольшую толпу возле резиденции, которая о чем-то энергично перекрикивалась с военными.

Мы поочередно открывали разные краны, пытались бороться с огнем и даже периодически шутили

Не дожидаясь, пока начнут стрелять, я зашел обратно в акимат и направился в северо-восточные офисы на первом этаже. Там в одном из кабинетов полыхал пожар, а на полу лежали шланги от брандспойтов. На месте я познакомился с сантехником по имени Владимир. Он объяснил мне некоторые особенности работы системы водоснабжения при отключенном электричестве. Мы поочередно открывали разные краны, пытались бороться с огнем и даже периодически шутили. Очень ответственный человек с крепкими нервами, дружелюбный и неконфликтный, а в окружении мародеров, грабящих каждый кабинет, это было необходимо. Наши пути разошлись, когда я взял целый огнетушитель, и решил проверить, нужна ли ещё кому-то помощь.

Десять минут я ходил по акимату и кричал: «Есть кто? Нужна помощь?» Я понял, что тут некому помогать, остались одни мародеры, а здание уже не спасти целой пожарной бригаде, не то что мне с одним огнетушителем и сантехнику Владимиру. Я вышел во внутренний двор, вновь увидел «трофейный» КамАЗ и людей, нацепивших каски и бронежилеты военных. Видел среди мусора вскрытые сейфы, разорванные портреты Назарбаева, оторванные погоны и клочки военной и полицейской формы. В стороне парка разбитый «Мерседес» уже горел синим пламенем. Наблюдая за этим, я вновь наткнулся на парнишку с щитом, но при нём уже ничего не было.

По нему было видно, что вряд ли он сам отобрал вещь у военного. Скорее всего, просто поднял амуницию, которой среди мусора было достаточно. Я решил вернуться домой и пошел на восток по Сатпаева. Картина, которую увидел, надолго останется в голове: акимат горит, столб дыма закрывает алматинские горы, площадь в мусоре, баррикады из мебели разгромленных ресторанов. Среди каждой группы людей свой лидер, громко высказывающий мысли толпе единомышленников. Пройдя по Сатпаева, я увидел блокпост, там стоял человек в бронежилете и с дробовиком, пропуская на площадь только определенные автомобили.

Дома я почувствовал, что меня исходит едкий смрад, как от костра, вперемешку с запахом слезоточивого газа. Я разделся, повесил куртку на балкон, и вместе с остальной одеждой пошел отмываться. Приняв душ и постирав вещи, я прилег, чтобы обдумать все увиденное и услышанное за день. Было чувство, будто я что-то упускаю и мне надо вернуться на площадь. Время 22:51, а с 23 часов действовал комендантский час, за нарушение которого меня могли задержать, но сидеть дома после пережитого я тоже не мог. Я оделся в максимально неприметную тёмную одежду, взял с собой телефон и документы, если меня всё-таки задержат.

Рестораны и киоски были разграблены и уничтожены, повсюду ходили мародеры и забирали домой дорогой алкоголь, посуду и даже мебель

Город казался вымершим, автомобили проезжали очень редко, но когда это происходило, я инстинктивно прятался от света фар. Поднимаясь по улице, я встретил парня. Мы разговорились, я на всякий случай представился не своим настоящим именем и солгал, что вышел в магазин, а дома сидят родные без хлеба. Парень оказался официантом, которого начальник уговорил выйти на работу за двойной оклад. Мы прошли Достык плазу, где разглядели военных на каждом из входов. Прошли Жолдасбекова, через дворы вышли на Фурманова, а потом на перекресток с Сатпаева. Там стояли люди, не похожие на мародеров. Официант завязал с ними разговор, а я снимал сожженные авто, что мешали проехать редким машинам тех, кто пытался добраться домой живыми. Краем уха я услышал: «Мы ебашились тут до вечера в резиденции, потом стало холодно, мы поехали домой, покушали, оделись потеплее и вот, вернулись».

Я шел по когда-то красивому парку, где любил гулять с девушкой, но видел лишь сломанную брусчатку, мусор, кровь, осколки стекла, обмундирование, бутылки из-под алкоголя, сломанные скамейки, поваленную елку (зачем?), разбитые новогодние шары, которые висели под аркой. Рестораны и киоски были разграблены и уничтожены, повсюду ходили мародеры и забирали домой дорогой алкоголь, посуду и даже мебель.

На площади люди собирались у костров, чтобы согреться и раздавали друг другу еду и горячий чай. Видимо, у монумента остались самые преданные митингу люди. Площадь стала хуже, чем днём, везде был дым от костров и горящего акимата, сожженные авто, горы мусора. Среди присутствующих было много адекватных людей, но явно не способных остановить группу мародеров. Я десять минут слушал пожилую женщину, которая говорила, что не нужно мусорить и творить беспредел, что так мы ничего не добьемся, и что будущим поколениям ещё жить в стране, которую мы разрушаем.

По пути домой увидел пару, которая выбежала из магазина Salomon с новыми кроссовками. Я заходил в каждое разграбленное заведение, снимал видео и кричал, нужна ли кому-то помощь. В ответ слышал лишь пиканье выведенной из строя системы безопасности и натыкался на мародеров. Один даже позвал меня помочь ему с чем-то, но мне не нужны были проблемы.

Я повидал достаточно за эти дни. Понимаю, что в беспорядках, возможно, виноваты люди во власти или боевики. Очень жаль людей, которые потеряли близких, бизнес или автомобиль. Конечно, все это, кроме людей, можно вернуть. Родным погибших остается только ценить память.

Где народ, который отражал атаки захватчиков, ценил каждого и славился гостеприимством? Это та пара, что убегала из спортмагазина? Или те парни, которые вымогали телефоны у курсантов? Кто-то скажет, что так делают не от хорошей жизни, но ради чего они это делали? Ради того, чтобы другие начали творить беспорядки вслед за провокаторами и мародерами? Чтобы улицы были похожи на свалку? Были и те, кто сохранил трезвость разума, но они были в меньшинстве. Хорошая жизнь — это колоссальная работа тысяч людей, которые действуют осознанно и не во вред другим.